Жительница Новосибирска Анна Осиповна Тропина – ровесница Победы. В своей книге воспоминаний «Жизнь по кругу» она рассказывает о своем детстве, о своих родных, о местах и событиях, которые запомнились. Публикуем избранные страницы из ее воспоминаний.
Детство
Когда-то моя семья жила в двухэтажном доме из красного кирпича на улице Дмитрия Донского, 6А, кв.29, в полногабаритной комнате площадью 19 кв.м. Остановка моего детства - клуб им. Жданова. Теперь это остановка «Сибирская ярмарка», а клуб называется «Энергия».
Я помню, как строился этот дом, а до этого мы жили в селе Гусиный Брод, а папа работал в Новосибирске, и каждый день, отработав смену, шел пешком десять километров домой к семье. В деревне получали в те времена мало, жилось трудно и «деревенские» старались найти работу в городе.
Потом родители решили переселяться в Новосибирск. Отец перевез нас в город, и мы поселились в бараке, и пока дом строился, мы жили там.
Этот дом строился на глазах трехлетнего ребенка, кучи красного кирпича для меня были игрушками. Я выбирала кирпичик и тащила, как муравей, к себе в садик, где в бараке под окном был сделан для меня огороженный уголок, «садик», где я должна была играть. В садике у меня была еще старая кукла и много других детских тогдашних драгоценностей. Я очень хорошо помню это время, видно, из-за того, что кирпичиком поранила себе мизинец, и он долго болел, затем с него сошел ноготь и появился новый ноготок
Дом строился, и я подрастала вместе с ним. А строителями дома были немцы, военнопленные, под присмотром охранников. В наших бараках тоже когда-то жили пленные. И мы в бараке жили вместе с немцами, переселёнными в Сибирь из Поволжья. В общем, тогда их много было в Новосибирске. И жили все дружно, так как и русские были не в лучших условиях, ведь недавно закончилась война. Всем было трудно.
Мы жили в первом бараке, мне запомнились нары, на которых мы спали, и огромные черные жуки, которых отец убивал щелчком. Я так боялась этих жуков и всегда звала папу защитить меня от них.
Я жила в нечеловеческих условиях, но этого я не понимала. У меня была семья, мамочка и папочка, которых я сильно любила, а это самое главное в жизни.
Было девять бараков, как я помню, но запомнился мне девятый, самый длинный, с двумя выходами. Сейчас на этом месте выстроили двухэтажное кирпичное здание и в нем находится профессиональное техническое училище.
В этом бараке жила моя подруга, одноклассница, отец у нее был немец, а мать украинка, и все её мать звали почему-то «хохлушкой». Видно, от курицы, кудахчет, я так думала, она очень громко ссорилась, горластая была, и даже иногда с кем-нибудь дралась, таская за волосы, а отец был спокойный. Рядом с нами жила немецкая семья с русскими именами, тетя Тамара и дядя Володя, с двумя дочками, одну из которых звали Эрночка. Так вот, эта Эрночка отколупывала со стены известку и ела, видно, не хватало кальция, как говорили старшие. И она поранила себе пищевод, так ей сделали трубочку, сейчас бы это называли катетером, и через эту трубочку ее кормили. Во время кормления она так кричала, что детям жалко было ее, и мы все притихали, прекращали свои игры. Позднее у Эрмочки всё нормализовалось, но она всегда была бледненькой, красивенькой, с белокурыми локонами.
Мои родители с этой семьей дружили. А потом мы раньше их переехали в новый дом, где получили «квартиру», т.е. комнату 19 кв.м. на втором этаже. А потом и их куда-то переселили. Наш барак снесли, а девятый, где жила одноклассница с матерью-хохлушкой, долго еще стоял.
Наш дом был типа большой коммуналки, полногабаритные комнаты. В каждой комнате чугунные теплые батареи, большое окно с широким подоконником и печь, которую приходилось топить. В коридоре были лари с углем и дровами для печи, под замком. Обеспечивали топливом бесплатно, развозила машина. На каждом этаже было по большой кухне и туалету.
Кухней пользовались в основном немцы, а когда у них был праздник, или свадьба, то они полностью занимали ее. Еще на кухне была прачечная. Там была большая печь, где можно было нагреть воду в большом чане, и вода водопроводная, и это было здорово, не надо таскать воду из колонки. А колонка находилась между тремя домами, нашим, самым красивым, и двумя другими домами. Эти дома все сохранились. В нашем доме стала вечерняя школа, после того, как нас в 72-73 гг. переселили, а теперь находится там спортивная школа.
А дом, который назывался «немецким», в нем жило большинство немецких семей, выселенных с Поволжья, сейчас переделан в красивое офисное здание. А в другом здании - фармацевтическое училище. Рядом с нами находился отдельный двор в окружении трех «господских» домов, в одном из них жил мой любимый Витенька и подруга - одноклассница.
Стирали тогда часто и много, зимой белье сушили, если было место, на кухне, а зимой и летом на улице, где для белья было отведено место. Стирали тогда белье хозяйственным мылом, и белье было белое, а детские вещи стирали только детским мылом. И мамочке часто приходилось стирать, а потом гладить большим утюгом с углями. Мне, маленькой девочке, этот утюг казался пароходом или паровозом. Я их уже видела. Белье постельное обычно было белым, так как белое полотно больше продавалось в магазинах.
А из цветного материала шили халатики, платьица, кофточки. А на постелях только белое белье считалось приличным. Бабы на улицах судачили, обсуждали, чьё белье белее, лучше простирано. Обычно обращались друг к другу так: Лохниха вместо Лохнова, Шарчиха вместо Шаркова.
Мне так нравился наш новый дом! В доме посередине была большая деревянная площадка с двумя лестницами по бокам и красивыми, резными перилами, окрашенными в белый цвет. Обе лестницы встречались на маленькой площадке, переходящей в одну большую широкую лестницу. Эта лестница сходила на первый этаж, на «мраморную» площадку, мы ее так называли. Она была сделана из мраморной крошки. Я, когда спускалась по этой лестнице, всегда представляла себя принцессой. Ходила ровно, всегда сама следила за своей осанкой. Обычно меня и звали воображалой и принцессой. Я не обижалась.
Зимой мы играли во всякие игры на большой площадке, ставили кукольный театр и концерты, раньше дети всегда играли в такие игры. Хорошо, что площадка была деревянная, большая и теплая, на втором этаже. У дома было два выхода, один парадный, с двумя колоннами, над ними возвышался большой балкон. В двух комнатах с балконом располагалась библиотека.
Наша комната граничила с библиотекой, была рядом. Я очень гордилась, что в нашем доме есть библиотека. И жители дома нашего чаще других посещали библиотеку, я тоже. Потом ее куда-то перевезли, и там поселилась семья из пяти человек. Мать, тетя Лида, которая работала заведующей магазином, всегда была ухоженная. Я ей вечерами помогала накручивать бигуди, это я делала с удовольствием. У меня это получалось. Отец, дядя Женя, был шофером, раньше эта профессия очень ценилась, как и во все времена. Я часто к ним захаживала, подружилась с детьми, Юлей и Валерой, они были чуть младше меня. И жила с ними пожилая женщина, которая помогала по хозяйству.
Мои родители дружили с ними. Потом эта семья отстроила себе в Мочище большой, хороший дом и переехала. Мама с папой часто ездили к ним в Мочище.
Другой выход в нашем доме был под лестницей, на другую сторону, налево и направо были палисадники с цветами. При выходе стояли две скамейки, деревянные, обычные. Но этот выход был открыт только летом. У центрального входа по обе стороны тоже стояли большие красивые скамьи, а рядом - клумбы. Вокруг дома были посажены молодые тополя и кустарник, который подстригался, и от этого наш дом был красивым. Под нашим окном росла береза, посаженная старшим братом, Александром.
У нас была большая семья, пятеро детей: Надежда, Александр, я, Григорий, Сергей, затем родился еще братик Виктор, мы его, как младшего, любили. А когда он плакал, если мама выходила по делам, то мы в тряпочку нажуем хлеба с маслом или маргарином, и он сосал, как титьку, и замолкал. Масло покупалось чаще топленое, крупинками, настоящее. Намажешь на хлеб тонким слоем, посолишь, вкуснятина такая! Масло хранили в холодной воде, тогда еще не было холодильников. Отец часто мазал топленым маслом голову себе, чтобы не болела, и руки свои натруженные тоже.
Я помню немца, жившего в нашем доме. Такой здоровенный, замкнутый. Он часто меня подкармливал. Позовет меня: «Анюта, Анюта», и хлеб давал белый с маслом и посыпанный сахаром, вкуснее которого в тот момент ничего не было на свете. Наверно, я напоминала ему дочку. Потом его переселили в общежитие, которое и теперь находится у сада им. Дзержинского. Он так и не создал новую семью на чужбине. Однажды к нему приехала жена с дочкой, он так и не смог выехать в Германию, дожил свой век в общежитии. О нем говорили, что он работящий и хороший человек был.
Да, война проклятая, сколько бед ты наделала, а еще очень много было инвалидов без ног, без рук. Инвалиды без ног ездили на деревянных площадках с четырьмя колесиками, и отталкивались они деревянными колодками. И были благодарны судьбе, что остались живые после войны, да и видно было, что они очень нужны были кому-то. К ним очень уважительно относились.
Разница в возрасте между детьми у нас была от 4 до 7 лет, а Надежда с Александром погодки, старшие. Надежда с Александром первые стали помогать маме и присматривать за младшими. Я по-детски была возмущена, что у нас многодетная семья, у других семьи из двух, трех детей. Но жили мы не хуже благодаря отцу, который работал от зари и дотемна.
Многие семьи вообще не имели отцов.
Однажды в детстве я без разрешения взяла один рубль, а была еще маленькая, не училась в школе и поэтому не понимала, почему в магазине всё есть, а дома нет. Пришла в зеленый магазин, что рядом с клубом им. Жданова, теперь это дом культуры «Энергия». Купила конфет, подушечек, один килограмм, это был большой бумажный кулек, и осторожно принесла домой, не взяв ни одной конфетки, хотя очень хотелось. Радостная, отдала я конфеты мамочке, а мама, взяв кулек, посмотрела на меня с укором, сказав, что это был последний рубль, на хлеб бы хватило на неделю. Я вдруг поняла, что сделала что-то плохое, и мне стало так стыдно, больше никогда не брала денег.
А на один рубль тогда можно было жить неделю одному человеку скромно. Если ржаной хлеб стоил 12 коп., а белый- 16 коп., а совсем белый -24 коп. Мы чаще всего покупали хлеб за 16 коп., выпечка хлеба была хорошая, вкусная. Отец всегда говорил, что самый полезный хлеб ржаной за 12-16 коп., а белый, за 24 коп. –хлеб праздный, часто есть его нельзя. А когда я была в гостях у подруги Людмилы, то у них всегда был белый хлеб, и масло не «в приглядку». Мы, конечно, жили скромно, экономно.
В то время вот такие были цены:
Молоко- 1 литр 24 коп.
Масло сливочное - 2р.10 коп.
Кефир- 1литр - 28 коп.
Минтай рыба - 90 коп.
Мясо 1 кг в магазине – 1р.90 коп.
Мясо на базаре - 3-4 руб за кг
Яйцо 1 десяток- 90 коп.-1р.20 коп.
Были очереди за яйцами.
До 60-х годов была загадка: хвост длинный, а яйца грязные.
Это в далекие времена были очереди за яйцами, они продавались в ящиках с опилками, вернее, в стружках, я захватила это время.
Картошка 1 кг - 5 коп.
Морковка 1 кг - 3 коп.
Капуста 1 кг - 5 коп.
Чайная колбаса стоила 1 р.10 коп., колбаса молочная стоила 2 р. 10 коп., докторская- 2 р.80 коп., копченая от 2р.40 коп. до 4р.80.коп.
В коопторге (так назывались магазины кооперативной торговли) проще было купить мясо и копчености. Мясные продукты после 80-х годов стали исчезать в магазинах, можно было купить только в коопторге и на базарах, а цена там уже «кусалась».
У нас дома всегда были овощи: капуста, картошка, лук, морковь, чеснок, свекла. Муку покупали мешками.
В большой семье наша мамочка была мать-героиня, ей торжественно вручали медали за пятого и шестого ребенка, а мама всегда говорила: «Лучше бы денег дали вместо медалей».
Картошку сажали организованно, на полях от завода, накапывали по 30-40 кулей,т.е. мешков. Десять соток, вспомнить страшно, но ничего, садили, окучивали и выкапывали. Зато были с картошкой хорошей на зиму, а зимы были холодными и длинными.
Дед Степан Прохорович с бабушкой Степанидой и дядьками поселились рядом, на берегу реки Каменки. Раньше это была красивая речушка, в которой купались, плавали на лодках, а на берегу сидели рыбаки. Там нам дед Степан Прохорович выделил участок, но котором мы сажали капусту, свеклу, морковь, лук и чеснок, тыкву и репу, и зелень. Урожай везли на бричке, которую давал дедушка. В бричку запрягался отец, а мы, с шутками, забывая о трудностях, толкали ее и привозили урожай домой. Мамочка всегда ругала отца, мол, мог бы взять и лошадь, но он на всём экономил, да и был молодой и сильный. А путь-то был не близкий. Расстояние было от остановки Королева и до нашего дома у клуба Жданова, везли через весь город. У нас было два сарая, два погреба. У всех были «стайки», так назывались раньше сараи. И мамочка солила по две больших бочки капусты и пересыпала её морковью, иногда добавляла свеклу. Очень вкусная у нее капуста была, сейчас бы дорого стоила.
Многие в сарайках держали кур, свиней, а мы почему- то нет. Отца всегда приглашали рубить кур и забивать свиней по осени на первый снег. Конечно, он приносил домой «добычу», кур, сало и мясо, платили щедро. Я видела, как обрабатывают кур, вначале опускают в крутой кипяток, потом опаливают и общипывают.
Отец учил нас уважать жизнь, всё живое и природу. Он всегда говорил:«Не надо отчаиваться, впадать в уныние, в панику, не быть жадным, из любой ситуации можно найти выход, нужно только подумать хорошо, хорошо, пошевелить своими мозгами». Отец работал на стройке каменщиком, потом бетонщиком на заводе ЖБИ-4, без дела не сидел, «калымил» всегда, кому печь, кому колодец из кирпича сложить. Печи были в каждой квартире, но большие, а, так как отец был хорошим печником, он нам сделал маленькую удобную печь из вытяжной трубы, т.е. из дымохода, и нам прибавилось в комнате два квадратных метра.
Питались одними и теми же продуктами, но мамочка старалась разнообразить меню. Капустные щи, борщи и из фирменной лапши супчики. Сделает тесто, раскатает его тонко и нарежет одинаковую лапшичку. Молочные кисели, ягодные, каши разные, картошка в «мундирах» с капустой, вкуснятина! А жареная или толченая «пюре» картошка никогда не надоест. Очень любила я молочные кисели.
Иногда, с получки, отец покупал огромную соленую кету, вымачивал, укладывал на весь стол и начинал разделывать её. Ну, а нам потом делал бутерброды, а из огромной головы варили уху.
Мамочка умудрялась делать всякие сладости из моркови, тыквы, репы, посыпая сахаром и запекая в духовом шкафу. Мамочка была как золушка. Она была очень чистоплотной женщиной, ей приходилось перед каждым праздником делать побелку в комнате. Брала у немцев лестницу с площадкой (стремянку) и с нее белила, она многому у них научилась. Это я помню с детства.
Раньше мебели было мало у нас, да и у других тоже. Две железные кровати с настилом из деревянных досок и сверху ватные матрасы. Отец считал, что спать нужно на деревянном ложе, чтобы спина была не искривленной и не горбатой. Остальные дети спали на полу. Да, был еще стол, который сделал сам отец, и самодельные табуретки, за ним умещалась вся семья. Была хорошая этажерка, украшенная салфетками, которые связала крючком мама.
Отец у нас был строгий, за стол садились все вместе, во время еды должна быть тишина. Приговаривал: «Когда я ем, я глух и нем». Облизывал ложку, показывая всем своим видом, что можно и по лбу схлопотать.
Я, единственный ребенок в семье, на которого не поднимали руку. Всегда была послушная, старательная. Рано стала самостоятельной, обо мне говорили: «Анька-то у вас мудрая и не ваша». Мне так обидно было слушать это. Я много читала и еще подростком записалась в библиотеку им. К. Маркса, что на площади Калинина. Читала классику, она была мне интересней. Первая книга, которую я взяла, была А. Герцена, чтобы понять ее, я несколько раз ее читала. В библиотеке можно было не только взять книгу, часто в ней проводились встречи с интересными людьми, тематические диспуты, вечера.
Когда у отца находилась лишняя минутка, он всегда сидел с книгой или календарем, и уж его он дочитывал до конца. Он ходил в вечернюю школу и окончил 7 классов. Он гордился этим, я тоже им гордилась. Это было обязательное тогда образование, как сегодня 10 классов. Мама была малограмотной и всегда говорила: «Кто хочет учиться, тот и будет учиться». На школьные собрания не ходила, а посылала отца, говоря: «Нарожал, вот и ходи». А отец всегда ходил, не пропускал.
Обувь, валенки отец подшивал сам, у него была дратва и шило. Валенки нам выдавала школа бесплатно, и ручки, карандаши, тетради. А учебники каждый год всем давали бесплатно, каждый класс их меняли, конечно. Новые можно было купить в магазине.
Так вот, я остановилась на ремонте комнаты, до побелки обрабатывали незамысловатую мебель кипятком и дустом, который брали у соседей, немцев. В то время люди жили в соседстве с клопами и тараканами. А иногда от клопов промывали всё дегтем. После ремонта везде было светло и чисто, на некоторое время не было паразитов.
А еще в городах была заразная болезнь - чесотка, на коже появлялись пузырьки, которые сильно чесались и потом сливались вместе. Приходили целыми семьями на санобработку. В специальном помещении снимали с себя всю одежду, которую обрабатывали в жарочном шкафу. А люди мылись, и их чем-то мазали. Сейчас, конечно, есть для этого другие средства.
Когда наш отец плохо себя чувствовал, у него спина болела, мама его натирала скипидаром. Мама иногда ставила ему на спину «банки», стаканы дедовским способом. Вначале резалась картошка кружочками, в нее втыкались спички. Их быстро поджигали по очереди и ставили сверху стаканы. Хорошо укрывали полотенцем, и через несколько минут отец засыпал. Потом убирали присосавшиеся стаканы. А на следующее утро отец рано шел на работу. Банки недавно отменили в поликлиниках и больницах, стало немодно. Мне они нравились, после них такое умиротворение, легкость и сразу засыпаешь.
Отец всегда лечил себя сам, например, пчелами, настаивая их на водке, и выпивал после работы перед ужином одну столовую ложку. Этой настойки ему хватало на месяц. В основном продукцией от пчел лечился сам и нас лечил. При простуде натирал нас барсучьим жиром, грудь и спину, подошвы массировал.
Двор детства
Наш двор был окаймлен широкой бетонной отмосткой, где мы всегда играли в «классики», мячи набивали виртуозно о стену вбок, руками, коленями, то одним, то другим. Сейчас так дети не играют, а зря. Старшие дети учили нас делать стойки на руках к стене, и каждый умел делать цирковое сальто-мортале. Мальчишки играли в футбол, а зимой, прикрутив веревками на валенки коньки-снегурки, играли в хоккей на самодельном дворовом катке. Еще мальчишки-хулиганчики цеплялись крючком к машинам и катались быстро на коньках. Конечно, стыдили их за это взрослые.
Каток делали так. Приходила зима, и дети собирали и разравнивали снег, а потом заливали водой. Заливал водой в основном дворник из шланга. А когда сделали спортивный комплекс при клубе им. Жданова, то там был и отличный каток. Когда он был свободен от тренировок спортсменов, занимали его мы, ребята с нашего двора, и мы, девчонки тоже, прикрутив снегурки на валенки, ходили кататься на каток.
И были мы дети Победы, это те, кто был рожден в 1945 году. Нас так и звали: «Эй, Победа, играть будешь?». Мы, конечно, гордились. Потом военные дети всегда играли в военные игры, но называли это почему-то «войнушкой», видно, война - это очень страшно было. В игре всегда побеждали фашистов, говоря «Гитлер капут!».
Напротив нашего дома стоял дом, но он был как семейная общага, в нем имелось много маленьких комнат, и почти в каждой комнате - семьи. Моя подруга жила в одной из таких комнат. Когда я к ним зашла, увидела, что две кровати по бокам стояли, и между ними втиснутый стол. Здесь на нем же стояла плитка, где готовили пищу, у входа туалетное ведро, и над ним рукомойник. А жило в их маленькой комнатушке пять человек. Мать с детьми, Галиной, Валерой и младшей Татьяной, и тетя Ира. Ира, красавица, была подругой сестры Надежды, еще подруга Тамара. В общем, были три красавицы. Вот так люди жили, бежавшие от войны в Сибирь. Люди не боялись бытовых проблем и сурового сибирского климата.
Между нашими домами пролегала широкая дорога, по ней изредка проезжала машина или конюх, немец дядя Газ. Вот на этой дороге мы в основном играли в городки и в «вышибалу», а на другой стороне нашего дома играли в волейбол, баскетбол, бадминтон. И в каждом дворе был турник, каждый мог подтянуться. Рядом с домом у парадного входа стоял доминошный стол, так его все называли, где играли в «козла», лото и пешки (т.е. шашки). На улице в карты не играли, запрещалось. Ну а в пешках мне не было равных - ни во дворе, ни в пионерском лагере.
Лето наступало, и большинство детей выезжало в пионерские лагеря, кто на первый сезон, кто на второй, кто на третий. Самый престижный был второй сезон, уж от него дети не отказывались. Мне очень нравилось ездить в пионерские лагеря, я никогда не отказывалась ни от какого сезона. Лагерь был за высоким забором, и везде стояли на посту днем дежурные, которых постоянно проверяли и сменяли другие дежурные на постах. Если приезжали родители, то встретиться с ними можно было только с разрешения вожатого в письменном виде. Посторонним вход был запрещен. Ночью охраняли сторожа. Я помню, ко мне тоже приехали, мамочка с сестрой Надеждой, и привезли гостинцев, уж я рада была! Мне нравилось быть в лагере, заниматься спортом, самодеятельностью, участвовать всегда в соревнованиях.
А летом, в городе, купались в запруде, сделанной на речушке Вторая Ельцовка, как ехать в городской аэропорт, и называемой «дамбой». Там был оборудован пляж, было хорошо, но потом из-за заводских сливов вода стала грязной, и купаться запретили. Сейчас этой запруды уже нет.
Конечно, мы ходили через Заельцовский бор на реку Обь. Это было далеко, но интересно. По пути можно было собирать ягодку, грибы, и домой мы приходили не с пустыми руками.
Древо жизни
Отец мой, Осип Степанович Шарков, родился в селе Жеребцово Новосибирской области. Мой дед Степан был самым богатым в селе. После раскулачивания в его доме находились сельсовет и почта. Всё отдали колхозу и уехали из села.
Осип поселился в селе Гусиный Брод и женился на девушке Клаве из соседней деревни Никольское. Сын богатого кулака, отец умел многое, так как когда-то у них имелось большое хозяйство. Но всё равно снова поднялись на ноги своим трудом и разумом. У всех наших родных были дома, усадьбы, многие держали пчел, а это значит, можно мед продавать и быть со сладким. Много пчел держал папин родной брат дядя Вася. Отец очень уважал дядю Васю, считал его мудрым и хорошим человеком. Из папиной родни хорошо помню дедушку Степана, а бабушка Степанида была уже его вторая жена. Дед Степан был очень строгим, но справедливым и набожным человеком, на все церковные праздники посещал Вознесенский собор, что находился на улице Советской. На пасху приносил крашеные луковой шелухой и освященные яйца, все кушали, а я не могла их есть, только после уговоров дедушкиных. Став взрослой, я их ела через «не могу», зная, что они полезные. А когда взрослой я красила лаком красным ногти, то дедушка говорил: «Ну и намазала ногти, как у тигры», а я смеялась в ответ.
Мамин отец, наш дедушка Демков Кузьма Ананьевич и мамина мама, наша бабушка Екумова Василиса Васильевна, были оба родом из Подмосковья. Жили они богато, но потом произошла революция. Дед Кузьма стал учить бедных не работать на хозяев, т.е., не быть батраками. Раздавал каждому зерно, учил сеять и убирать урожай, чтобы быть самим с хлебом, учил сажать корнеплоды. За это ему стали угрожать кулаки, а затем один знакомый предупредил его, что могут погубить всю его семью и лучше уехать побыстрее. Дед решил уехать с семьёй на Урал, скотину зарезали, а лошадей взяли с собой, на одних ехали, другие шли на привязи. На двух телегах уехали ночью. Мамочка, Клавдия Кузьминична, всегда вспоминала, как они ехали и питались кониной. Как она по дороге собирала в карман пальто красивые камешки, и от тяжести стала ходить шатаясь. А отец Кузьма с Василисой подумали, что Клавдия их заболела, пока не догадались, в чем дело. Вот потом смеху-то было!
Собирались они остановиться в Челябинске, но были вынуждены двигаться дальше. Из Челябинска приехали в Сибирь. В пути в каждом большом городе или селе жили, где по несколько дней, а где и по два месяца. Искали место, которое станет домом. В те времена многие бежали в Сибирь от колхозов. Так ехали два года. И доехали до Новосибирска, и поселились в небольшом селе Никольское, которое находилось рядом с селом Гусиный Брод. Вскоре в Никольском образовался колхоз. Председатель колхоза нищее село превратил в зажиточное, богатое, колхоз стал «миллионером». Там были урожайные поля, хорошо развито свиноводство, коневодство. Теплицы приносили урожай и зимой, и летом, так как хорошо обогревались. Обогрев придумал председатель, а осуществил с дедом Кузьмой. Так как дед был сноровистый, многое умел делать, то стал правой рукой председателя. Семья стала жить тоже хорошо, свой ларек на базаре имели.
Потом в 1941 году началась Великая Отечественная война. Председателя забрали на фронт, и он там погиб. Дед заболел и вскоре умер в возрасте 59 лет. Колхоз пришёл в упадок. Теперь села Никольского нет, от него осталось только небольшое кладбище, на котором дед Кузьма похоронен.
Дед Кузьма был мастером на все руки и освоил много профессий. Он был столяром, плотником, стекольщиком, каменщиком, печником, жестянщиком, делал на продажу ведра, бидоны, шил обувь, сапоги, катал пимы (валенки), лудил самовары, точил ножи, пилы, делал всю упряжь для коней, сбруи. Делал гармони, хорошо играл на гармошке, балалайке, гитаре, сам их настраивал. Эти инструменты были почти во всех приличных семьях. Учились играть всей семьей. Потому все были веселые, любили друг друга, заботились о семье. Семья не знала нужды при таком отце в самые трудные времена.
Бабушка Василиса вместе с дочерьми шила фуфайки и пальто, стежила одеяла. Дедушка наш, Кузьма, очень любил свою жену Василису, которая родила ему восемь девчонок. И никогда ее не упрекал, и рад был каждой девочке. И шутил : «Восемь девок, один я, куда девки, туда я». Первая родилась дочь Васюня, затем Шура, Мотя, Нина, Маруся, Клавдия, Надежда, и младшая, Аня.
После смерти деда Кузьмы моя бабушка и незамужние тётки переселились в село Новолуговое. В Новолуговом тётки повыходили замуж за местных парней. Василиса, наша бабушка, прожила 75 лет. Она умерла весной. В этот год в Новосибирске появились первые троллейбусы.
Моя мама Клавдия прожила всего 65 лет. Тетя Мотя и тетя Нина прожили по 85 лет. Самые младшие, тетя Надя и самая поздняя тетя Аня, долгожители, еще живы, им больше 90 лет.
Мамочка ушла в мир иной 4 ноября 1980 года. Для нас это было большое потрясение, никогда не болела, и вот так, в один день. Несли ее на руках от подъезда до дороги. За гробом шла большая процессия. Похоронили её на кладбище в деревне Новолуговое, там же были захоронены родные мамочки.
А в октябре 1992 г. не стало брата Александра, похоронили его на центральной аллее Заельцовского кладбища. Отец слег, не зная, что Александра нет, но всё время чувствовал, просил, чтобы он пришел, говорил: «С ним что-то случилось, я его вижу во сне». Мы находили всякие отговорки, да отец ещё расстраивался, что пенсия задерживается, а в феврале 1993 года его тоже не стало. Он умер на 86 году жизни. Отца похоронили рядом с матерью.
Об авторе воспоминаний
Анна по профессии парикмахер-модельер, работала много лет и заведующей парикмахерскими. В городе многие хорошо знают и ценят ее умение. Она замужем, счастлива в браке, муж работал в школе учителем, они вырастили сына Геннадия и дождались внука Димочку.
Подпись к фото из семейного архива: 1.Мои молодые родители с детьми, Надеждой и Александром. Отец Осип Степанович, д/р 15 ноября 1907 года.Мама Клавдия Кузьминична, д/р 29 апреля 1915 года.
2. Отец Осип Степанович с сестрами Анной (слева) и Галиной (справа).
3.Семья Шарковых. 1 ряд – Виктор, Сергей; 2 ряд- мамочка Клавдия Кузьминична, Григорий, папа Осип Степанович; 3 ряд- Анна, Александр, Надежда.
4. Мои братья Гриша и Сережа
5. Автор в 60 лет
6. Бабушка и дедушка на прогулке с внуком
Подготовила к публикации Галина Голубкова.
