Если бы Новосибирск действительно был, а не мнил себя центром культуры, премьера спектакля «Пер Гюнт» на сцене театра «Старый дом» стала бы «точкой кипения» в медиапространстве и на дискуссионных культурных площадках как уникальное художественное событие.
Музыка победила пьесу
Около 150 лет назад пьеса норвежского драматурга Генрика Ибсена перевернула сознание не только его европейских современников, ею зачитывались и в России. Хотя сам автор был уверен, что «Пер Гюнта» смогут понять только его соотечественники. «Продвинуть», что называется, неподъемную для театральной постановки пьесу помогла прекрасная музыка Эдварда Грига. Благодаря музыке, и особенно «Песне Сольвейг», историю норвежского парня Пера, оставившего в родной деревушке мать и возлюбленную и отправившегося скитаться по свету в поисках себя, знает весь мир.
Кстати, как говорят биографы Грига, композитор очень не хотел писать музыку к этой драме. Ибсен упросил и даже пообещал половину гонорара от спектакля. В результате музыка оказалась сильнее драмы. Театральная судьба пьесы, не предназначенной, по замыслу автора, для театра, так и осталась скромной, известны лишь несколько постановок и кинематографических версий. Но музыка Грига к драме «Пер Гюнт» навсегда вошла в список мировой классики.
Восстановить «справедливость» в отношении пьесы отважился итальянский режиссер Антонио Лателла. После незаурядной и яркой постановки в «Старом доме» «Трилогии» по пьесам Еврипида он продолжил тему отцов и детей, любви и долга, божественного и природного в человеке. Режиссер посчитал, что лучше всего для этого подходит именно «Пер Гюнт», с этой пьесой он познакомился еще подростком! И оказалось: норвежская «одиссея», рожденная 150 лет назад по мотивам фольклора, населенная крестьянами, троллями, жрицами любви и другими персонажами, отлично укладывается в стилистику XXI века – где андроиды на грани чуда соседствуют с Гарри Поттером, успешные финансисты уходят на поиски Шамбалы, жрицы любви, собственно, никуда и не уходили, и столь же невозможно, как и в доврском лесу, провести грань между фантазией и реальностью.
Что есть человеческая жизнь? Что есть человек – я, ты, он, она? Куда он бежит, оставляя отчий дом? Что хочет обрести? Режиссер задает вопросы, ответы на которые в процессе спектакля и после него ищут все: он сам, постановочная группа, актеры и зрители.
Чем взорвал общество Генрик Ибсен 150 лет назад? Тем, что вывел в образе главного героя - «негероя» - обычного деревенского повесу и пустил его по следам Фауста, заставил искать смысл жизни.
Между Богом и природой
Антонио Лателла исследует характер и путь «не героя» подручными средствами европейского театра начала XXI века. Это голые подмостки без декораций, черно-белая киношная гамма, максимальная выразительность легко трансформирующихся костюмов, предельная естественность и самоотдача актеров, набор разножанровых и разновременных саундтреков, неизменный «кордебалет» - массовые хореографические этюды, заменяющие текстовые длинноты. Когда пружина спектакля начинает раскручиваться, все это приходит в движение и обрушивается на зрителя. Четыре часа (с антрактом) театрального драйва выдерживают не все. Стоикам же открываются новые смыслы.
Все первое действие на сцене фигурирует огромная туша оленя (слава Богу, тряпичный муляж, а не работа таксидермиста). Олень – священное животное в скандинавской мифологии, это словно символ прародины Пера Гюнта, а в контексте пьесы убитый олень – плод фантазии Пера, так он дурачит матушку Осе, заявляя, что скитался по горам и убил оленя. Олень (Природа) – живой источник фантазии, это мир, где Перу хорошо. Он и сам как часть этой дикой природы: возможно, именно этим можно объяснить первое появление Пера на сцене совершенно обнаженным - он выползает из этого огромного оленьего брюха, как из чрева матери-природы. Пер, как норвежский Маугли, умеет понимать язык леса, не зря с ним неотступно ходит Голос Природы (Валентина Ворошилова). И управляют-то им природные инстинкты: он жаждет удовлетворить свои физические потребности – пища (вино), секс, борьба с местными самцами за выживание и лидерство.
И вдруг появляется Сольвейг (Лариса Чернобаева, она же играет и мать Пера), девушка с молитвенником в руке, нечто чуждое в этом деревенском мире, полном плотских желаний, как уверяют нас режиссер и актеры. Антонио Лателла, в общем-то, не отступает от ибсеновского сюжета: 20-летний Пер Гюнт, гуляка, бездельник и фантазер, на деревенской свадьбе совращает чужую невесту, Ингрид (Светлана Марченко), бросает ее, и, боясь возмездия односельчан, бежит в горы. Там он чуть не женится на дочери короля троллей (Виталий Саянок)…
Дальнейший путь Гюнта можно узнать, набрав в поиске «краткое содержание пьесы «Пер Гюнт». Короче, Пер бежит, оставив мать и Сольвейг, которую он встретил незадолго до всей этой истории. Встретил и полюбил – наверное, будет слишком. Вообще, способен ли этот малый кого-то любить? Но девушка с чистой душой и молитвенником в руке точно разбудила его сердце. Может, именно страх настоящей любви и гонит парня из родных мест? Мелкие души часто боятся НАСТОЯЩЕГО – они неспособны его понять и как-то взаимодействовать с ним. Пер словно боится духовного начала, которое несет Сольвейг.
В роли Пера Гюнта режиссер видел только Анатолия Григорьева (сыгравшего Ореста в «Трилогии»). Актер и в новом спектакле продолжает рисунок роли Ореста – ему опять предстоит убить свою мать. Правда, на этот раз обойдется без крови. Пер разбивает сердце матери, Осе тем, что бросает ее на произвол судьбы. Осе умирает. Сцена прощания Пера с матерью – самая пронзительная в спектакле. Чтобы скрасить последние минуты жизни бедной женщины, Пер вновь призывает на помощь фантазию, мать уходит в мир иной, будто отправляется в гости на королевский обед…
Важную роль в сценографии спектакля играет стена, о которую чуть не разбиваются актеры, разбегаясь и в бешеном ритме пытаясь преодолеть ее. Стена – как граница между реальностью и фантазией, грань, отделяющую черное от белого, это и стена плача, и китайская (берлинская) стена, и граница добра и зла… Над стеной будет вздернуто чучело оленя – то ли как прощание с прародиной, то ли как маяк для убегающего Пера: в избушке с оленьими рогами на крыше тебя вечно будет ждать Сольвейг…
Момент Чиполлино
Вторая часть спектакля развивается в жанре «роуд-муви» (кинопутешествия), в ритме танца мелькают страны и события. Некто в черном (у Ибсена он то Посторонний пассажир, то Некто сухопарый, а у Лателла – однозначно Мефистофель (Сергей Дроздов), неотступно следующий за Пером, намекает, что пришла пора платить по счетам.
Ближе к финалу спектакля должен наступить момент истины: герой находит в лесу дикий лук и начинает очищать луковицу, слой за слоем, пытаясь нащупать сердцевину. Чешуйки слетают, как годы жизни: что прошло зря, где осталась суть? Кто ты, Пер Гюнт?
Антонио Лателла не был бы итальянцем, если бы герой Анатолия Григорьева не присел на ступени просцениума с настоящей луковицей! «Что ж поделаешь: где лук, там и слезы», - справедливо замечает автор книги про Чиполлино. Луковые ошметки летят к ногам зрителей первых рядов. Луковица выскальзывает из рук актера, катится под сиденья. В глазах начинает щипать. По сути, в этом месте глаза у зрителя должны щипать, а в горле застревать комок – и без свежего лука. От пронзительности момента. Но момент истины превращается в «момент Чиполлино» - до конца спектакля преследует и не дает сосредоточиться луковый запах. Возможно, зрителям дальних рядов повезло больше…
Пер постарел, выглядит довольно жалко, и предъявить ему особенно нечего: хоть и грешил, но не по-крупному и на ад не тянет, ну а на рай - тем более. Усвоив тролльский девиз «быть самим собой и быть собой довольным», он просто утратил себя как личность и теперь годится только на переплавку в ложку Пуговичника. Пер – на краю бездны небытия. «Я – Пер Гюнт?», «Ты – Пер Гюнт?» - разом идут в наступление на зрительный зал актеры, карабкаясь в темноте по спинкам кресел и заезжая каблуками в лица не успевших увернуться зрителей. «Ты знаешь, что такое быть самим собой?!»
Очень своевременный вопрос! (Хотя можно было его задать и без насилия над зрителем). Проблема «быть самим собой» встает перед каждым, кто является в этот мир и достигает определенного возраста, когда приходит ее осознание. Современный социум так же поглощает тела и души Перов, как это было полсотни и сотню лет назад. На смену одним стереотипам приходят другие: быть в «тренде», принадлежать какой-то модной тусовке (правящей партии), носить (иметь) определенные модные гаджеты и бренды, демонстрировать успешность, коллекционировать женщин (мужчин), машины, путешествия и пр. и пр. Бросать матерей, жен (мужей), детей, ища все новых и новых удовольствий - и быть собой довольным! «Я – Пер Гюнт?»
Спасение – в Сольвейг. Это она, то ли вечная мать, то ли вечная жена (недаром ее играет одна актриса) открывает объятия блудному сыну. Но Пуговичник все же будет ждать на следующем перекрестке…
Светлана Сучкова
Фото Андрея Шапрана со страницы театра «Старый дом» http://vk.com/old_house
