В Городском центре изобразительных искусств Новосибирска продолжает работу выставка «Каллиграфия и текст как образ в искусстве» из проекта «Воображаемый музей Михаила Шемякина. Антология форм».
Из породы великих
Художник и скульптор Михаил Шемякин лично открыл эту выставку. Наверное, в этот момент мало кто из присутствующих осознал, что имел счастье общаться не только с мировой знаменитостью, но и с последним русским энциклопедистом ХХ века. Подобно тому, как великие французы в XVIII веке (Дидро, Гольбах, Вольтер и другие) создавали Толковый словарь наук, искусств и ремёсел, Михаил Шемякин вот уже более 50 лет (!) собирает «Воображаемый музей» - уникальную библиотеку художественных находок и коллекций. Это научная классификация миллионов образов, собранных из книг по искусству, журналов, каталогов аукционов, фотосъемок музейных архивов, старых гравюр… Например, «Нос в искусстве», «Дети в искусстве», «Забинтованная фигура» и т.д. и т.п.
Художник, скульптор, драматург, постановщик, литератор, философ, аналитик, историк искусства, и в конце концов, - просветитель. Энциклопедическая фигура. Рядом даже и поставить некого.
Выставка в ГЦИИ – лишь часть этой многотысячной коллекции, всего 90 изображений: от библейских текстов XVIII века до неоновых реклам современных мегаполисов.
Где мои 17 лет…
Нашего человека, пусть даже и бывалого оппозиционера, властью битого, жизнью тертого, трубы медные прошедшего, преуспевшего, видно за версту. Несмотря на устойчивую подтянутость и моложавость, 72-летний мэтр, бывший ниспровергатель основ, в своих высказываниях предстал перед новосибирской публикой, в общем-то, среднестатистическим российским пенсионером.
Поддерживал устои:
- Мы встречались с министром культуры Мединским, я его очень поддерживаю, хотя на него все окрысились… Мы были у него в кабинете, и я насчитал портреты министров культуры – человек шесть-семь до него, никто из них пальцем не пошевелил, чтобы помочь моим идеям просвещения. А он поддержал.
Говорят, что давит. А кого-то и надо давить. Мы привыкли в России, что кого-то давим, кого-то рубим, кого-то вешаем, без этого мы жить не можем. Без этого мы бы потеряли специфическую особенность нации…
Пускался в пространные воспоминания:
- Я не театральный, конечно, художник. Хотя у меня мама работала в театре Акимова, снималась в кино вместе с Бабочкиным, Черкасовым. Потом она ушла на фронт, служила в конной артиллерии у моего отца, потом под грохот канонады был зачат я, и когда пришло время рожать, отец отправил маму в Москву, и я в 43-м году там был произведен на свет Божий…
Ругал Америку (в которой, кстати, прожил 30 лет и которая в изгнании дала ему кров и помогла обрести мировую славу):
- По-моему, в последнее время мир поглупел. Закрываются книжные магазины, в Нью-Йорке, на пятой авеню, любимые мои книжные магазины! А вместо этого – шмотки, шмотки, шмотки! Моя галерея в Нью-Йорке, с которой я работал долгие годы, сейчас закрылась.
Ворчал на молодых:
- Понятия демократия и свобода пока еще не осознаны постсоветским человеком. Мы постоянно путаем анархию с порядком, разгул, иногда идиотизм, чего-то явно не относящееся к нормальному человеку считаем проявлением свободы. Хотим быть как в Америке. И вот так называемая свобода привела к тому, что люди стали терять профессионализм, я говорю только об изобразительном искусстве.
Возьмем шестидесятников: я, Оскар Рабин, Олег Целков, Харитонов, Вейсберг, те, которые боролись и создавали основы современного искусства, но прекрасно осознавали, что в основе должен быть профессионализм, потому что профессионализм превыше всего. Мы прошли великолепную школу, я всегда был благодарен моим педагогам!
А сегодня произошло столкновение серьезного искусства с актуальным. Все хотят быть актуальными, не подозревая, что сегодня оно актуальное, а завтра будет неактуальным.
Проявлял приступы патриотизма:
- Нам надо бороться за свое отечественное искусство. Во-первых, судьба России трагична. Где те художники, кто сегодня работает на тему Великой Отечественной войны? Эта тема удивительна! Я собираю фотографии, где идут наши солдаты в бой. Если даже фото переводить в графику, то будут удивительные работы в духе Гойи.
Это мой любимый художник. Я вообще люблю испанскую живопись. Веласкес… Мне это близко, потому что мои предки по материнской линии приезжали из Испании помогать Петру I строить корабли. Все мои предки – кронштадтцы.
Чурался современных технологий (без которых его проект был бы вообще едва ли осуществим):
- Я своим студентам говорю: конспекты писать только рукой! Только тогда происходит нормальное запоминание! Мы разрушаем мозги молодежи и сами себе этой электроникой. Я, слава Богу, человек доисторический, поэтому подхожу к экрану в основном чтобы контролировать. Но сам терпеть не могу и не понимаю, просто не люблю всю эту электронику!
Демонстрировал «вечную молодость»:
Михаил Шемякин и в Новосибирске проявил верность имиджу – «весь в черном»: фуражка, рубашка, галифе, сапоги. Художник – сам как непрочитанный перфоманс. Фуражка и галифе – словно дань военному кавалерийскому прошлому родителей, сапоги – значит, он все время в пути, главное – не наступить на змею и в болото не провалиться. А что черное … Говорят, черного цвета и в природе-то нет…
- Была статья «Эстетический вызов Японии», где сказано, что дети 4 класса должны различать 240 оттенков серого! А что вообще знают наши дети?!!
Новосибирск как первая любовь
Этот проект мог бы открыться первым в Санкт-Петербурге, но Шемякин повез в Новосибирск. С этим городом у него особые отношения – здесь в выставочном зале Дома ученых Академгородка в 1967 году состоялась его первая выставка.
- Мне, к сожалению, не удалось побывать тогда на вернисаже, который устроил Михаил Макаренко, он основал эту галерею в Академогородке. Он первый сделал здесь выставку Филонова, которого я считаю своим учителем, и в один день состоялось открытие – Эль Лисицкий и Шемякин. Была первая рецензия в газете «Молодость Сибири». Потом выставку арестовали, я с трудом получал обломки своих работ. А Макаренко в конце концов посадили на восемь лет по 58-й статье, приписав ему антисоветскую деятельность. Потом он уехал в Штаты, мы с ним общались, несколько лет назад он трагически погиб.
В начале было Слово
Человеку неподготовленному сложно погрузиться в метафизический мир выставки «Каллиграфия и текст как образ в искусстве». «Пробежаться» по ней не получится: нужно понять концепцию, уловить логику подбора композиций коллекции, обратить внимание на детали. Тема эта трудная, как говорит Михаил Шемякин, и для самих художников.
- Тема очень сложная: слово, буква, текст в искусстве. Текст как явление, буква как явление, знак препинания как явление. Но в то же время тема очень интересная и любопытная, я бы сказал, метафизичная, потому что здесь одновременно присутствует и литература, и классика, и абсурд…
Дополнением коллекции Шемякина по маршруту движения выставки становятся работы местных авторов, отобранные самим основателем проекта. В ГЦИИ представлено 43 работы 26 художников из Новосибирска, Омска, Иркутска, Томска. Можно увидеть, как визуально «поиграли» со словом наши земляки.
Буква, слово, текст – имеют сакральное значение во всей человеческой истории. От древних рун, начертанных на камнях, до современных тату. Каждое время, каждая эпоха оставляют на скрижалях свои письмена…Весь вопрос в том, кто и как сумеет их прочитать и выразить визуально. Разные народы, разные культуры вкладывают в написание и значение букв свой смысл. У каждой буквы есть свое предназначение. Возможно, насильственное изъятие большевиками буквы «ять» из русского алфавита имело трагические последствия для всей истории народа в минувшем столетии?
Как художники придумывают словоформы? Как интерпретируют смыслы? Какие художественные догадки открылись им при чтении классиков или походе в ресторан?
Это как раз тот случай, когда пересказать взаимоотношения творцов с буквой и словом невозможно. Нужно идти и смотреть. Или читать. И в лучшем случае – прочитывать…
Выставка будет работать до 4 октября 2015 г. Подробности о ее работе можно посмотреть здесь.
Светлана Сучкова,
фото автора
