Писатель Лев Рубинштейн на творческой встрече в новосибирском театре «Старый дом» развеял миф о нечитающей российской молодежи.
Театральный зал был полон. И с большим преимуществом – это были молодые люди. Лев Рубинштейн опроверг еще один миф - о вечном конфликте поколений. Многие из пришедших на встречу годились ему во внуки. Но в этот вечер в зале царило такое взаимопонимание, что расходиться долго никому не хотелось.
Творческий вечер прошел 30 января – на следующий день после состоявшегося на этой сцене перформанса «Программа совместных переживаний», поставленного Максимом Диденко по «карточкам» Рубинштейна.
«Картотека» - и есть собственный жанр Льва Рубинштейна, созданный им еще в середине 70-х годов прошлого века. Он пишет стихи и прозу на библиотечных карточках. В эпоху «самиздата» это был самый верный путь дойти до читателя. Знакомая публика собиралась на «квартирник»(правда, тогда еще такого названия не было), карточки, написанные вручную (или отпечатанные на машинке) передавались по кругу в определенной последовательности, так создавались первые перформансы.
Творческий метод Рубинштейна дал повод причислить его к основоположникам московского концептуализма (вместе с Всеволодом Некрасовым и Дмитрием Приговым), хотя, как говорит писатель, они пришли к этому разными путями и в разное время.
- Многие из нас начали писать и многие что-то писали до того, как с кем-то познакомились. Это было радостное узнавание друг друга, потому что это было нахождение среды, и каждый сформировался в условиях литературного и экзистенциального одиночества.
Каждый раз поэту задают одни и те же вопросы:
- Почему на карточках?
- Я делал их так, как они и должны читаться. А книга – это уже компромисс.
- Насколько техника письма на карточках оригинальна для вас самого? Потому что мне доводилось читать и у Есенина, на карточках…
- И у Набокова. Писали на карточках многие, потому что это очень удобная штука. Но для меня техника письма на карточках – это уже не черновик, а для меня это и есть текст. Для меня картотека – это готовая форма. Я вырос в библиотечной культуре – когда все каталоги были такими, картотечными. Карточками пользовались все гуманитарии. Формат очень хороший – почти такой же, как айфон.
- Эти карточки всегда в одном порядке или можете комбинировать?
- Я вас поздравляю с тем, что этот вопрос возникает практически всегда! Порядок жестко установлен. Потому что возникают микросюжеты. Мы все выросли на тоталитарной книге, где все страницы сброшюрованы – попробуй там поменяй… А картотека вроде предполагает вольное обращение – перетасую, как колоду…Но будет другой текст, а скорей всего никакого не получится.
На творческом вечере Лев Рубинштейн почитал свои тексты, они теперь оформлены в формат обычных книг, и в то же время достал свои любимые карточки. И кажется, именно карточки и авторская интонация достигли большего отклика у публики.
Жизнь дается человеку только раз,
Ты смотри, ее, мой друг, не прозевай.
…
Жизнь дается человеку не спеша,
Он ее не замечает, но живет…
Вопрос из зала: «А это были стихи или проза?»
- Это поэзия, скажем так. Это текст из поэтической книжки.
Тексты, написанные Львом Рубинштейном в разные годы, почему-то все время звучат свежо – наверное, такова российская действительность, где и Салтыков-Щедрин уже полтора века остается современным автором.
Вот, например, рассказ «Мыть или менять?».
- Что лучше: мыть ноги и не менять носки? Или менять носки и не мыть ноги? В последнее время встал вопрос: какой из режимов предпочтительнее: нынешний или советский? (смех, громкий смех в зале ).
Непритязательный, но веселый «Меланхолический альбом»:
- Меня, в принципе, интересуют всякие маргинальные жанры словесности. Например, словарные статьи. Я, например, как чистую поэзию воспринимаю всякие инструкции по эксплуатации чего-нибудь…А здесь использованы элементы двух достаточно излюбленных моих жанров: сонники и черновики…
Вопросы из зала:
- Есть ли любимый поэт или писатель из классиков?
- Один – нет. В последние годы я все больше и больше люблю Льва Толстого. А Достоевского все меньше и меньше. В разные годы из хора кто-нибудь вперед выходит…
- Расскажите, как происходит ваш творческий процесс?
- У меня нет жесткого метода, нет никогда никакой нарративной идеи, начальной структуры. Видимо, похожим образом снимается кино. Я в разные времена записываю разные фрагменты. В какой-то момент понимаю, что этот объем должен быть чем-то объединен. И начинается, как у кинорежиссеров – монтаж. Это самая важная часть. Это установление того самого порядка, про который меня все время спрашивают: что будет, если его нарушить.
- Что читаете сейчас?
- Сейчас читаю «Анну Каренину». Не люблю романов, мне кажется, этот жанр существует только для премий… Из последнего стоящего - книга Михаила Гаспарова «Записи и выписки» и «Ложится мгла на старые ступени…» Александра Чудакова.
- Чем отличаются поэты 18, 19, 20 века?
- Меняются, конечно, не темы, а жизнь меняется, реалии разные. Меняется сама по себе роль словесности. В 19 веке она была чрезвычайно высока, и писатель играл практически все социальные роли: он был проповедником, шоуменом, заменял собой все – и сериалы, и кафедры, и проповедь. В нынешней ситуации, слава Богу, поэт это только поэт. С литературы сняты какие-то дополнительные обязательства. Но поэзия, в моем представлении, существует для того, чтобы абсорбировать язык, чтобы вообще не пропадал язык. Общество в массе своей не осознает этого. Большинство не читает никакой поэзии. И пока она существует, будет существовать язык.
- А как с интернетом?
- Когда я соприкоснулся с соцсетями, то понял, что это все те же самые мои карточки и есть в сущности, только в интернете.
Живой интерес зала и к творчеству Льва Рубинштейна, и к личности самого автора, общению с ним, оставил впечатление, что бытующее утверждение - «поэт в России больше, чем поэт» все еще актуально.
Светлана Сучкова.
Фото Виктора Дмитриева со страницы театра ВК
